Том 19. Белые пелеринки - Страница 13

— Вы такая красавица! Такая милочка! — лепетала она, — вы мне Марью Ивановну напоминаете. У нее такое же толстенькое лицо, ямочки на щечках и белые как снег волосы. Вы не знаете дедушкиной экономки Марьи Ивановны? Нет? Ах, какая жалость! Она такая прелесть, и я уверена, что если вы познакомитесь с нею, то, наверное, подружитесь!

Трудно описать то огромное смущение, которое сковало всех присутствующих. Лицо Анны Васильевны делалось то багрово-красным, то вдруг белело мгновенно, как платок. Учитель рисования топтался на месте. На личике Надин застыла, казалось, тоска предсмертного ужаса, а что касается девочек… То девочки даже не могли смеяться. Они были ошеломлены и подавлены, не исключая и шалуньи Гаврик и Верховской, столь дерзновенным поступком новенькой. Фальк же, зеленая от ужаса, представляла собой статую и только чуть слышно шептала побелевшими губами:

— О эта новенькая! Это ужасно! Ужас что такое! Ужас! Ужас!

Только доброе лицо начальницы по-прежнему носило на себе выражение снисходительной и мягкой ласки. Она нежно отвела руки Южаночки от своей шеи и проговорила, приглаживая растрепавшиеся кудри девочки:

— Ну, дитя мое, довольно! Я рада, что ты так сразу привязалась ко мне, но надо уметь несколько сдержаннее выражать свои чувства. Ты подумай только, что произошло бы, если все триста девочек, воспитанниц вверенного мне института, стали бы бросаться на меня и так бурно выражать свою любовь! Будь же умной барышней и постарайся заслужить мое одобрение успехом в ученье. Этим ты еще ярче подтвердишь свое чувство ко мне! Постараешься, девочка?

— Рада стараться, ваше… — начала было Южаночка, но точно поперхнувшись, покраснела и проговорила тихо:

— Я постараюсь… Да, я постараюсь сделать вам приятное. Я вас так люблю. Ах, если б вы знали, как я люблю вас. Ужасно!

И неожиданно Южаночка звучно чмокнула полную белую руку княгини, покоившуюся на ее плече…

Глава 5

Опять наказанная. Пари. Печальный финал. Добрая волшебница

— Изволь повторять за мною: ich bin, du bist, er ist. (я есть, ты есть, он есть).

— Ich bin-a, дубина… Дубина! Ха-ха-ха-ха-ха!

— Не дубина, a du bist! Я не понимаю, что тут смешного! Ты знаешь: кто смеется без причины, тот есть признак дурачины. Изволь же повторять. — И краснея от досады, Лина Фальк затянула снова в нос: — Ich bin, du bist, er ist.

Южаночке скучно. И для чего несносная Крыса заставила ее готовить уроки под руководством Фальк. Противная! Противная! Противная! Никого в жизни, кажется, не ненавидела до сих пор Южаночка, а вот Фальк ненавидит. Одну только Фальк. Даже Крыса не так противна и гадка, как эта Фальк! Крыса своей злостью смешит, Фальк раздражает. А впрочем, одна стоит другой. Южаночка смотрит в лицо белобрысой Лины, и оно кажется ей несноснее, чем когда-либо. Вот уже два дня провела Южаночка в институте, но привыкнуть к золотушному лицу Фальк она никак не может. Глаза красные, слезящиеся, лицо желтое и прыщи. Почему слезятся глаза и почему прыщи?

— Почему у вас красные глаза и прыщи? — спрашивает она свою маленькую учительницу.

Фальк подскакивает на скамейке, точно ее укусила блоха. В ее красноватых глазах стоят слезы.

— Ты порядочная дрянь, Палтова, — шипит она, — я не виновата, что меня Господь Бог создал такою.

И она готова расплакаться.

Южаночке становится вдруг жаль Фальк. Правда, ведь она не виновата, что родилась такой. О, зачем, зачем она обидела Фальк?!

И тут же, желая исправить свою ошибку, она берет холодную, всегда потную руку белобрысой Каролины, жмет ее и шепчет:

— Это ничего, Фальк, это все вылечить можно. У нас есть доктор на юге, Сморов, он одного солдатика вылечил от золотухи и командирскую собачонку Луньку. Совсем запаршивела Лунька, а он ей раз прописал, и все прошло… Как рукой сняло. И тебе пропишет, хочешь, я его попрошу в письме.

Голос Инны звучит так нежно, а Фальк… Боже Великий, что сделалось с Фальк? Слезы брызгают двумя фонтанами из золотушных глаз немки, она делается красной, как вареный рак, и, упав на пюпитр, разражается слезами.

— Ты гадкая, злая насмешница, Палтова, ты дрянь! Ты… О-о-о-о! Как я ненавижу тебя!

Южаночка уничтожена. Разве она хотела этого? О, напротив, совсем напротив. А Фальк рыдает все громче и громче. Вокруг них уже собирается толпа. С кафедры спешит г-жа Бранд, за нею из противоположного угла черненькая, апатичного вида девушка в сером, m-lle Карасева, немецкая папиньерка и помощница Бранд.

— Лина! Лина! О чем ты! — с испугом вопрошает Эмилия Федоровна племянницу.

— О, Tante, Tante! (о, тетя, тетя!) — рыдает Фальк. — Она, Палтова, эта. Она назвала меня паршивой собачонкой!

M-lle Карасева злыми глазами впивается в лицо Южаночки и шипит:

— Ага! Опять твои проделки! И что за ужас — произносить такие слова! О, невозможная, испорченная девчонка. Становись сейчас к доске. Ты будешь стоять там до шести часов, слышишь?

До шести часов много времени. Целый час. Теперь только пять. Простоять шестьдесят минут у доски — о, это нелегкая штука. И за что?! За то, что Фальк говорит неправду? Разве она, Инна, назвала ее так? Нет! Желая ей добра, она, Южаночка, сделала маленькую неловкость. Но она не виновата. И размышляя таким образом, Инна направляется к доске, не пробуя даже просить прощения. Все равно ведь не поможет. Фальк плачет, значит, она чувствует себя несчастной. А виною этого несчастья — она. Вот, она и должна расплатиться одна за все.